Продолжение. Начало: Если завтра война. Часть 1

Политическое лицо

«Политическое состояние города и пригородных сел устойчивое. Оперативные мероприятия органов Политического Управления в текущем году значительно разрядили антисоветскую и контрреволюционную прослойку населения города, создав более спокойную обстановку для успешного и планового проведения мобилизации», – говорилось в сов. секретном сообщении, направленном 9 января 1932 года ответственным секретарем Ульяновского Горкома ВКП(б) Калачевым районному военкому. Тем не менее, попытки противодействия мобилизации «со стороны отдельных к-р лиц и группировок» не исключались, но должны были пресекаться «путем массовой изоляции этих элементов органами ОГПУ».

Так о каких же «элементах» шла речь?

Соратники по борьбе

В первую очередь о бывших соратниках по борьбе – членах бывших революционных партий. На 20 февраля того 1932 года в Ульяновске проживало три десятка меньшевиков. Треть их бала из местных, а остальные ­– высланными на берега Волги из других, в первую очередь центральных, регионов страны. Все вместе они составляли самую многочисленную группу потенциальных противников мобилизации. Кроме них, в городе насчитывалось двенадцать анархистов, тринадцать троцкистов, девять бывших коммунистов, исключенных из ВКП(б) и даже два сиониста. Вместе с лицами, «близко к ним примыкавшими», набиралось до 70 человек, «имевших между собой постоянную связь».

«Указанная группа лиц – членов антисоветских политпартий почти все без исключения настроены реакционно и живут надеждой на будущее, на скорую перемену власти и на свержение Советской власти через приход интервентов. Особенно это течение среди последних усилилось в связи с Китайско-Японским конфликтом и событиями на Дальнем Востоке», – говорилось в спецсообщении секретаря Горкома.

Офицеры

Еще одну потенциально опасную группу населения составляли бывшие белые офицеры, каковых в Ульяновске числилось до сотни, в том числе 29 участников и активных членов, разгромленных «белых банд». К январю 1932 году практически все эти люди служили в различных советских учреждениях города и каких-либо контрреволюционных настроений, а тем более намерений в их среде чекисты не фиксировали. Особенно после того, как в начале 1931-го Оперсектор ОГПУ вскрыл и ликвидировал довольно внушительную контрреволюционную организацию, в которую входили многие из бывших городских белогвардейцев.

Тем не менее, в связи с тревожными событиями на Дальнем Востоке, антисоветские настроения среди бывших офицеров заметно оживились – все чаще они открыто высказывали надежды на скорый приход интервентов. «В случае войны, это будут последние дни Советской власти, которая в предсмертных своих судорогах начнет жесточайше расправляться с нами. Особенно надо ожидать террора со стороны коммунистов», – судачили совслужащие из «бывших». Так что, «в момент возникновения военных действий бывшее белое офицерство, безусловно, будет всеми силами стараться попасть в лагерь противных нам войск и чинить измену», – не сомневались чекисты.

Бывшие люди

В том же дремавшем до поры контрреволюционном ряду, стоял, по мнению ОГПУ, и кулацко-нэпмановский элемент вместе с так называемыми «бывшими людьми».

«Город Ульяновск, как бывшее дворянское гнездо, имел особенно выдающуюся засоренность кулацко-непмановским элементом и выходцами из бывших людей» – говорилось в райкомовском сообщении военкому. Однако, начиная с 1929 года органы ОГПУ ликвидировали несколько крупных повстанческих группировок и целый ряд мелких контрреволюционных групп, состоявших преимущественно из перечисленных выше категорий граждан. Другим фактором ослабления их влияния в городе стало усилившееся за последние годы экономическое давление на торгово-нэпамновский элемент, особенно на его верхушку.

Тем не менее, засоренность города нэпманско-торгашескими и другими элементами из числа вышеуказанных, оставалась все еще значительной, - не тешило себя иллюзиями городское руководство. Так, среди примерно 4000 горожан, лишенных избирательных прав, около 60 человек, было настроено «ярко контрреволюционно». В частности, в их среде в последнее время росла надежда «на приближение скорого избавления от издевательства большевиков», связанная с ожиданием интервенции со стороны Японии.

Используя переживаемые страной трудности, эти люди вели контрреволюционную антисоветскую работу среди всех слоев населения, побуждая их к открытым выступлениям с требованиями улучшения материального положения и тем самым восстанавливали трудящихся против партии и Советской власти, а также проводимых ими мероприятий.

В случае же объявления мобилизации, не исключалась возможность попыток к провоцированию открытого контрреволюционного выступления.

Интеллигенция

К этой категории относились 480 жителей Ульяновска. Однако не все они были настроены против Советов. Наоборот, преподаватели, врачи и некоторые другие специалисты искренне «шли рука об руку с партией и соввластью во всех проводимых мероприятиях», стремясь «отдать все свои силы и способности на Советское поприще». Но таких, к сожалению, было меньшинство.

Куда больше находилось тех, которые, что называется, прятали камень за пазухой. С виду эти люди казались вполне советскими, абсолютно лояльными и государственному строю, и проводимым им мероприятиям. Но в случае возможных осложнений и более серьезных трудностей, они, не задумываясь, встали бы на сторону врага. Эту категорию «спящих», по сведениям чекистов, состоавляли преимущественно выходцы из чуждой классовой среды – сыновья помещиков, купцов, духовенства и прочих сословий, при царском режиме занимавших в обществе привилегированное положение.

Из них же сформировалась и третья группа ульяновской интеллигенции, относившейся к советской власти явно враждебно, и даже не пытавшейся скрывать своих антисоветских контрреволюционных взглядов и настроений.

Эту, наиболее реакционную, по определению чекистов, категорию составляли преподаватели техникумов и «школ повышенного типа», открыто выражавшие свое недовольство «переживаемыми трудностями хозяйственного порядка»: недостаточным снабжением промтоварами и продуктами, отсутствием топлива, как на квартирах, так и в учебных заведениях, сокращением зарплаты и так далее.

Именно в этой среде в последнее время усилились разговоры о неизбежности предстоящей войны, в которой Советская власть непременно потерпит поражение и сразу жизнь станет лучше, поскольку наступит конец недоеданиям и страшному холоду.

Однако, одними лишь разговорами дело не ограничивалось. Во время проверок ряда средних учебных заведений и Техникумов выяснилось, что в их учебных планах царят полнейшая аполитичность и полный отрыв учебных вопросов от текущих проблем современности. Более того, в планах и программах целого ряда преподавателей обнаружено «протаскивание вредных, чуждых, идеологически не выдержанных идей и теорий троцкистской и бухаринской трактовки». Так стоит ли после этого удивляться волне студенческих выступлений и беспорядков, захлестнувших Ульяновск как раз в этот период?

В жесткой оппозиции к власти пребывали и врачебно-медицинский персонал города, где «больше всего наблюдалось всевозможного рода реакционных антисоветских настроений по поводу проводимых в настоящий момент мероприятий. Здесь больше, чем где-либо, процветает неверие в социалистическое строительство». И это не удивительно, поскольку практически все доктора были выходцами «из чуждо классовых элементов».

Как и многие «бывшие», медики питали «всевозможные надежды на недолговечность Советской власти, на скорое ее падение через посредство приближающейся с каждым днем интервенции», и «при возникновении военных действий не исключена возможность, что со стороны некоторой части, особенно реакционно настроенной, могут быть проявлены попытки к провоцированию открытых контрреволюционных выступлений».

Ну, а пока война не началась, трудились люди в белых халатах, по мнению городского руководства, что называется, спустя рукава: в их деятельности отмечалось «казенное, бездушное отношение к делу, в связи с чем в таких учреждениях, как Совбольница и Поликлиника наблюдается недопустимо преступное состояние этих учреждений (безобразная грязь, свирепствующий холод, наличие неисчислимого множества насекомых и проч.)». Но вот насколько сложившееся положение было обусловлено саботажем, а насколько – мизерным финансированием со стороны того же руководства, последнее не уточняло.

Тем не менее, «бывшие» всех перечисленных категорий особой опасности пока не представляли, поскольку меры борьбы и пресечения их антисоветской и контрреволюционной деятельности, как в мирное, так и в военное время, были предусмотрены «особыми мероприятиями Оперсектора ОГПУ».

Под его «колпаком» находилась и самая многочисленная часть потенциальной «пятой колонны».

Духовенство

В начале 1932 года ульяновское руководство рапортовало о том, что за последние двенадцать месяцев посещаемость церквей в городе уменьшилась, как и количество самих культовых зданий: если год назад их было девятнадцать, то теперь осталось всего семь. А если считать вместе с пригородными селами, то десять. Влияние духовенства за год так же значительно ослабло, о чем свидетельствует тот факт, что закрытие храмов произошло безболезненно. Три из них были переоборудованы под культурные нужды и еще два – под хозяйственные. Зато численность городской организации безбожников за тот же период возросла на четверть и составила около 400 человек.

В семи оставшихся приходах служили шестнадцать священников, а еще тридцать два их коллеги, оказавшиеся не у дел, ютились вокруг пока функционировавших храмов. Таким образом, в городе насчитывалось сорок восемь, как действующих, так и бывших священнослужителей, тридцать девять из которых открыто проповедовали антисоветские взгляды. Схожих настроений придерживались и тринадцать из тридцати имевшихся в городе сектантов, посещавших единственный молитвенный дом. А ОГПУ присматривало и за теми, и за другими, уделяя повышенное внимание в первую очередь православному духовенству, как более многочисленному и, пока еще, наиболее влиятельному, хотя, как уже говорилось, влияние это существенно ослабло в том числе и благодаря расколу, представленному в Ульяновске тремя течениями: Сергиевским, ВЦСэсовским и Обновленческим.

Первое, по оценкам чекистов, было наиболее реакционным, поскольку так и не примирилось с существованием Советской власти и вело против нее скрытую контрреволюционную работу.

Духовенство, возглавлявшееся Высшим Церковным Советом (ВЦС), внешне было лояльно власти, но на самом деле по реакционности и контрреволюционности мало чем отличается от Сергиевцев.

И те, и другие, особенно священники, бежавшие из сел и осевшие в городе, через окружавших их верующих, используя «отдельные трудности снабжения промтоварами и продуктами», всячески подогревали возмущение масс, направляя его против Советской власти и предрекая ей неизбежную и скорую гибель. В ход шли также всевозможные провокационные слухи, связанные с осложнением международной обстановки и особенно событиями на Дальне Востоке. Наслушавшись их, верующие передавали из уст в уста «совершенно точные сведения» о захвате Японией Сибири, Ленинграда и других крупных промышленных центрах, об объявление в СССР всеобщей мобилизации, и так далее.

Что касается третьего, самого малочисленного Обновленческого направления, то оно вело политику приспособленчества к государственному строю и антисоветской деятельностью почти не занималось.

Одновременно все три течения, что называется, не на жизнь, а на смерть, бились между собой. Каждое стремилось подмять под себя максимальное количество все еще действовавших храмов и привлечь на свою сторону как можно больше прихожан. А те, наблюдая постоянную грызню священников между собою, кстати весьма далекую от проповедуемых пастырями постулатов христианского смирения, все больше и больше разочаровывались в святых отцах. В результате вместо притока верующих, начался их массовый исход из всех трех церковных течений и отчуждение людей от религии в целом. В этом, вероятно, и крылась одна из причин того равнодушия, с которым некогда ревностные прихожане, отнеслись к закрытию храмов.

И хотя борьба с антисоветской деятельностью со стороны духовенства и церковников, все еще оставалась в числе приоритетов в деятельности ОГПУ, тому оставалось главным образом наблюдать за тем, как святые отцы сами вполне успешно и с Божьей помощью выполняют эту работу.

Но, как говорится,

На Бога надейся, но сам не плошай

Несмотря на то, что общественно-политическая обстановка в Ульяновске оставалась стабильной, потенциальная «пятая колонна» была малочисленной, разобщенной и находилась под пристальным вниманием «компетентных органов», ни они, ни руководство города не почивало на лаврах. Все отдавали себе отчет в том, что в случае реальной военной угрозы, все может измениться, а «проникновение чуждого и антисоветского элемента в состав РККА не только возможно, но и бесспорно». И готовились к этому, выстраивая на пути такого проникновения всевозможные барьеры и «фильтры».

Кроме «особых мероприятий ОГПУ», на недопущение в ряды РККА выходцев из чуждо-классовой среды мобилизовывалась вся советская и партийно-комсомольская общественность, а призывным комиссиям предписывалось тщательнейшим образом проверять все «документальные данные каждого призываемого».

Понимая, что одной из самых доступных и эффективных форм влияния на призывников станет распространение среди них разного рода провокационных слухов и даже соответсьвующая индивидуальная обработка отдельных кандидатов в РККА, в качестве противодействия таковым, предусматривалось широкое развертывание массово-разъяснительной работы среди населения, а особенно – среди лиц, подлежащих мобилизации. Строить эту контрагитацию предполагалось на своевременном разоблачении провокационных разговоров и слухов с одновременной «изоляцией лиц, распускающих последние».

В самих же воинских частях партийно-комсомольский актив, а также армейский политаппарат должны были оградить от чуждого влияния «отдельных, слабо поддающихся красноармейцев и даже командный состав», взяв тех и других под свою идейно-политическую опеку.

Большая война грянула спустя почти десять лет.

Источники:

ГАНИ УО Ф. 13, оп. 1. Д. 1064. Л. 8, 8 об., 15-25.

Владимир Миронов